История Дарии Шнякиной, матушки Сефоры, глубоко запала мне в душу! Когда мы с женой узнали, что ждём девочку, у меня появилось сильнейшее желание назвать дочку в честь неё, Дашей. Жене решил не говорить, она хотела вместе выбирать... К счастью, из множества имён жена тоже выбрала именно имя Дария! Матушка Сепфора, моли Бога о нас! ИЗ ТРУДОВ И МОЛИТВ
Читая жития святых, мы не удивляемся тому, что суровые аскеты после долгих лет уединения, поста и молитвы становятся святыми. Но как стяжать Божественную благодать, если у тебя большая семья, четверо детей и столько забот, что «лапти некогда снять, не то, что отдохнуть»? Как смогла простая крестьянка Дарья Шнякина стать прозорливой старицей? В чем же состоит феномен русской женской святости?
Из доброго рода
Дарья Николаевна Сенякина родилась в 1896 г. в Тамбовском селе Глухово, в православной крестьянской семье. Русских пахарей издревле называли «крестьянами», потому что они были христианами и безропотно несли крест тяжелого труда на земле. В нечастые дни отдыха больше всего любили посещать святые места. Как тогда говорили, «творили молитву ногами»: пешком добирались до дальних монастырей, чтобы воздать хвалу Господу и поклониться святым угодникам. Дед Алексей Сенякин привез любимой внучке Дарьюшке четки с самого Афона! А его сын Николай сподобился побывать не только в Греции, но и в Палестине. Та вода из Иордана, которую он привез в 1915 году, хранилась у дочери более 80 лет, самым чудесным образом сохраняя свежесть.
В роду Сенякиных было несколько монахов, и маленькая Дарьюшка тоже мечтала об иночестве. Но родители, которые похоронили десятерых из тринадцати человек детей, не спешили отпускать от себя дочь. Семья жила трудно, но трудов не боялась. Когда Даша немного подросла, ее отдали на обучение монахиням при сельском храме. Те научили девочку начальной грамоте, а также кройке и шитью. Но главное – они открыли ей тайну жизни во Христе: постоянно творить молитву. Не можешь вслух, молись про себя. «В руках – работа, в уме – молитва». Делаешь стежок – «Господи, помилуй!». Сколько стежков – столько молитв.
Замуж по послушанию
К двадцати годам Дарья превратилась миловидную девушку, легкую и стремительную, словно птица. Однако деревенских гуляний избегала и в яркие платья никогда не наряжалась, ходила в лаптях и в темных юбках. Родители не противились ее монашескому устроению, и, возможно, отпустили бы в монастырь, но случилось большое горе. Совсем молодым, в возрасте 45 лет внезапно скончался отец. Матери было не по силам тянуть троих детей, и Дарью выдали замуж. Она любила родителей и вышла «за послушание».
Свадьба была степенная, благочестивая: над каждым стаканом крестились, а только потом выпивали. В новой семье Дарью приняли ласково. Свекор Василий Шнякин – староста местного храма, человек солидный и уважаемый, имел нескольких лошадей и коров, бесчисленное количество домашней птицы и гигантский надел пахотной земли. Четыре его сына были женаты, но жили с родителями под одной крышей. И Дарья оказалась старшей невесткой, молодой распорядительницей всего огромного хозяйства. Крутилась, как белка в колесе. Никто не видел, чтобы присела или прилегла. Приходилось непросто, но ради мира в семье она брала на себя и чужие труды.
Во время трапезы Дарья всегда хлопотала и редко присаживалась за стол. Поклюет, как птичка, и снова вскочит. Любила творить милостыню: втайне относила еду одиноким и больным односельчанам, кого-то обшивала, кому-то …
Желанной наградой за трудолюбие и смирение были богомолья в Дивеево и Саров. Ходили обычно Великим Постом, до начала полевых работ, пешком. Неделю – туда, неделю – обратно и несколько дней на месте. В котомке – сухари для себя и гостинцы для монахов. В руках – посошок, на устах – Иисусова молитва. Супруг Дарьи Дмитрий Васильевич сам немало святынь обошел, и благочестивые намерения супруги всегда поощрял. Особой любви между ними не было, но доверие и уважение крепли год от года. Дарья мужу никогда не перечила и за все прощала. Помнила давнее монашеское наставление: «Молись, трудись и на Бога положись. Придет отрада, управит все, как надо».
«Враги» родного народа
Одна за другой в молодой семье появились четыре дочери: Александра, Параскева, Лидия и Юлия, а крошечного сыночка схоронили. Свекор срубил им просторную избу и выделил часть хозяйства: лошадь, корову, овец. Но вскоре советская власть стала загонять крестьян в колхозы, а несогласных – выживать. Дмитрий Шнякин уехал из села, надеясь, что без него жену с детьми не тронут. Но «в 1933 году, на Покров нас раскулачили, – вспоминала одна из дочерей, – прямо взяли за руки и вывели за ворота: иди, куда хочешь. И стали ломать избу – по бревнышку весь дом разобрали». Шнякиных-старших прикладами выгнали из дома и, в чем были, увезли на Соловки. Младшего брата Дарьи – Павла, тихого, скромного парня, церковного певчего, разъярившаяся голытьба бросила к воротам храма и насмерть забила камнями.
Промозглой осенью «враги народа» – Дарья с малыми детками – оказались на улице, и никто их на порог не пускал. Испугались все, кроме одной бедной вдовы, ютившейся на краю села. Эта вдова, Агафья была человеком резким и нелюдимым. Односельчане ее сторонились, а Дарья в добрые времена частенько оставляла на крыльце молоко и хлеб. И вот теперь в этой ветхой крошечной хатке нашли они свое пристанище.
«В зиму холодновато было: топить нечем – ни дров, ни соломы, – вспоминали дочери, – собирали на полях сухие подсолнухи, связывали и топили ими. Иной раз – навозом». Еды тоже не было. «Поели всю травку, что у дома росла. Да как быстро она росла, прямо диво. Натолчем, бывало, какой крупицы туда, если есть… Хлеб пекли из картошки: немного муки добавим – и хорошо».
Однажды Дарья отправилась в город за 25 километров, чтобы продать или обменять на продукты кусок холстины. Вернулась ни с чем, голодная, измученная. Обняла дочек и заплакала. Те облепили мать со всех сторон и так горько зарыдали, что вышли соседи, сжалились и вынесли им миску супа. Когда совсем невмоготу становилось, девочки уходили за милостыней… От пережитого у Дарьи выпали все зубы, но ей надо было сохранить детей и сберечь веру.
Сила молитвы
Вскоре Шнякины перебрались в Тульскую область, село Болохово. Поселились в проходной комнате коммунальной квартиры. Спали на полу, под ногами у соседей. Дмитрий Васильевич был болен и не смог устроиться на постоянную работу, перебивался случайными заработками: дрова колол, на хлебозаводе печи топил. Когда пустые формы из-под хлеба отправляли в мойку, он аккуратно соскабливал оставшиеся корочки и крошки и приносил детям домой. Дарья тоже бралась за любую работу, была и уборщицей, и прачкой, «грязи под ногтями не боялась». Портниха-мастерица, она шила и на заказы, и для себя. «Принесут старое платье, так она постирает, разрежет на кусочки и одеяло сошьет». Как-то заметила, что дочка-отличница перед важным экзаменом приуныла. Что такое? Оказалось, девочка-то уже совсем взрослая, а на выход надеть нечего. Тогда Дарья за ночь сшила ей новую кофточку – нарядную, с вышивкой.
И что бы она ни делала, всегда Иисусову молитву про себя творила. Особенно усердно молилась по ночам, когда все уснут. Даже в лихие годы водила детей в храм, к Причастию и всегда наставляла: «Молитесь, не забывайте Бога! Живите по Заповедям». Однажды в большой церковный праздник десятилетняя Лида собралась с подружками в кино, не послушалась мать. Но только погасили свет, как уснула и проспала весь сеанс. Материнская молитва, словно крыльями, укрыла от соблазна.
Осенью 1941-го до Болохова стали долетать вражеские самолеты. Дмитрий Васильевич ушел на фронт. Дарья с дочерьми засобирались в родную деревню. Двое суток тряслись в товарном вагоне – без еды и питья, стоя, даже присесть было некуда. В Глухове им выделили заброшенный дом, в котором и пережили войну. Снова голод, снова искушения. Однажды Дарью Николаевну обвинили в краже двух мешков картошки. Как ни горька была клевета, она смирилась, взяла на себя чужую вину. С тех пор никто не видел, когда и чем она питалась. Детей кормила, а сама отнекивалась: «Я уже поела», «Я не хочу». Через два года настоящего вора все-таки нашли.
По ее пламенным молитвам супруг вернулся с войны живым, но через десять лет коварный рак свел его в могилу. Дмитрий Васильевич скончался на Пасху 1955 года.
Мать монахов
Дети выросли и разъехались, кто куда. Старшая Александра поселилась в Загорске, работала почтальоном. «Человек чистой жизни и детской веры» она любила молиться в обители преподобного Сергия, а в своем «хиженьком домике» принимала паломников. Постилала им в комнате, а сама уходила спать в холодные сени, даже зимой.
Дочь Параскева вышла замуж в Киреевск под Тулой. Она рано овдовела, и мать помогала ей поднимать детей. Бывало, ласкает внучка и приговаривает: «Вовка, Вовка, умная головка». Бабушка Даша, как ее теперь называли, сама никогда не бранилась, и других наставляла детей не ругать, а воспитывать собственным добрым примером. Под старость ее дочери приняли монашеский постриг.
Попеременно живя то у одной дочери, то у другой, Дарья Николаевна полностью посвятила себя молитве. Читала каноны и акафисты, но особенно любила Псалтирь. «Молоко и мед – вот что такое Божественная Псалтирь, – говорила она, – лекарство от болезней и спасение от бед». Молилась постоянно: по четкам или перед иконами, и всегда – горячо, пылко, с полным упованием на милость Божию. И ничего для себя не просила, только для других. Особенно болела душой за оптинских братьев и монахов на Афоне: «Надо, чтобы там был мир».
Собеседница Ангелов
Осенью 1967 года Дарье Николаевне было видение: явились два Ангела и подстригли ее в иночество. Вскоре в Троице-Сергиевой лавре монашеский постриг состоялся наяву. Теперь ее звали Досифеей, но об этом никто не знал, даже родные. Через двадцать лет она приняла великую схиму с редким древним именем Сепфора – что значит «птичка». Так и жила монахиней в миру много-много лет. Только на десятом десятке Господь сподобил матушку Сепфору поселиться в монастыре Спаса Нерукотворного, что в селе Клыково около Оптиной Пустыни.
За пару месяцев до кончины за ее душой снова явились Ангелы, но она умолила их об отсрочке: нужно было успеть передать людям свой духовный опыт.
«Всегда следите за своими зверями. За ястребами (глазами): чтобы не высматривали, что надо и что не надо. За зайцами (ногами): чтобы не ходили туда-сюда, у нас одна дорожка должна быть – к Богу. За драконом (языком), который может весь белый свет смутить, если его не беречь. За львом (сердцем), чтобы не было так: если рассерчаешь, то все под ногами посшибаешь. И за граблями (руками): чтобы не брали, чего не клали».
«Уходя из земной жизни, мы можем взять с собой только нетленное – добрые дела как выражение нашей веры. За добрые дела Господь покрывает человека. Вот пришел кто к тебе и что-то попросил, а ты не дал – это грех».
«Надо чаще обращаться к святым. Если висит у тебя дома пять икон, каждой надо знать тропарь, житие святого. Иначе это не иконы, а выставка картин».
Яблони в цвету
Известно, что духоносных старцев отличает Божественная любовь, которая все покрывает, всех прощает, никогда не раздражается. Матушка Сепфора была именно такой: легкой и радостной. «Улыбка у нее была такой доброты и такой любви – словами не передашь». Приходишь к ней «общипанным куренком», а вылетаешь белым лебедем. Поговорит с тобой, помолится, посошком своим легонько постучит – и словно крылья вырастают!
Она прожила 101 год, совсем ослепла, но Господь открыл ей очи духовные: насквозь видела людей и прямо называла их грехи, но никого не обижала, не гневалась, не теряла мирного духа. Матушка обладала «веселостью сердца» и смотрела на всех «милым оком». Однажды в самолете бортпроводница попросила ее пристегнуться на случай воздушной ямы. «А у вас тут что, дороги тоже не ремонтируют?» – улыбнулась она в ответ.
Извещенная Ангелами о дне своей кончины, матушка Сепфора с радостью ожидала блаженного исхода: «Господи, сокровище мое! Ты – мое счастье, Ты – мой покой. Предаюсь воле Твоей». Она отошла ко Господу в пасхальные майские дни. Поминальные столы накрывали прямо под цветущими яблонями, и во время трапезы душистый розовый цвет щедро осыпал всех, кто был рядом: и священников, и монахов, и простых мирян. Потому что во Христе нет субординации, во Христе – только любовь.
Татьяна Грудкина
